Герцог всея Курляндии [litres] - Маргарита Полякова

Очередное подтверждение того, что я оказался далековато от своей реальности, мне повезло получить на собственный день рождения. Поскольку Митава все еще была в руинах, торжественный прием проводили в Гробине. Матушка сердилась, что я так и не отрастил «прекрасные локоны», но мне хватало другой официальщины. Длинные волосы – это даже в XXI веке не слишком удобно, поскольку они требуют постоянного ухода. А уж в семнадцатом, где нормальных условий не было, тем более.

Нудная церемония и тошнотворный бал компенсировались кучей замечательных подарков: я получил арабского скакуна, кучу оружия (и пятизарядную пищаль от московитов в том числе), статую рыцаря в железных доспехах, попирающего цвайхандером череп неизвестного монстра, и несколько книг. Поскольку окружающие уже знали, что я увлекаюсь наукой, литературу мне дарили специализированную. И разбирая вечером свои подарки, среди печатных изданий я обнаружил изданный в 1650 году в Амстердаме труд некоего Казимира Семеновича под названием «Великое искусство артиллерии». К счастью, я уже достаточно хорошо знал латынь, чтобы ознакомиться с этой книгой.

Изначально я хотел просто ее пролистать, чтобы понять, о чем идет речь. В конце концов, был уже поздний вечер, и мне пора было ложиться спать. Еще раз перебрать подарки меня заставило только любопытство. Изучать их я планировал несколько позже. Но ознакомившись с содержанием книги, я просто выпал в осадок. Книга, помимо прочего, рассказывала о ракетах! Причем не о какой-то примитивной ерунде, а о вещах, от которых у меня челюсть рухнула в одеяло.

На страницах этого труда были представлены стандартные конструкции ракет, зажигательных снарядов и других пиротехнических приспособлений. Каково, а? На дворе XVII век, а передо мной лежит книга, автор которой выдвигает идею использования реактивного движения в артиллерии! Я лихорадочно начал листать это сокровище.

Калибры, конструкция, строение и характеристика ракет меня уже не удивляли. Но когда я дошел до многоступенчатых ракет, ракетных батарей и ракет со стабилизаторами, то захлопнул книгу, отложил ее подальше, погасил свечи и решительно забрался в постель. Завтра. Я подумаю об этом завтра. Потому что если я прочитаю в одной из глав, что ученые этого мира планируют в скором времени запустить человека в космос, у меня крыша поедет. Мне срочно нужен специалист по артиллерии, который объяснит, что тут, черт побери, происходит. А потом я буду делать выводы и думать, как поступать дальше[5].

С утра книга действительно стала восприниматься спокойнее. Есть в этом мире ракеты? Значит, нужно разобраться, кто и в каких количествах их делает, как применяет, и наладить выпуск подобного оружия в Курляндии. Хотя, конечно, хреновый местный огнестрел и ракеты у меня в голове не сочетались. Никак. Так что я решил отложить книгу и заняться более срочными делами. Так сказать, «переварить» сведения.

Пока меня не было, Гюйгенс, наконец, выдал первые карманные часы. Ну как карманные… носить их в кармане камзола было, конечно, можно, но не очень удобно. Скорее, они напоминали небольшой будильник – тяжелую шайбу толщиной четыре сантиметра и диаметром десять сантиметров. Однако это уже был прогресс. И на мои чертежи с прялкой ученый отвлекся с удовольствием. Видимо, ему тоже надоело ковыряться с одной темой.

А вот Глаубер меня не порадовал. Несмотря на то что его здоровье берегли, а в лаборатории сделали вытяжную трубу, у него все-таки начали отказывать ноги, и он стал медленно угасать. Причем, я больше чем уверен, не столько из-за болезни, сколько из-за того, что не мог активно работать. Я еще в прошлой своей жизни с такой ситуацией сталкивался. Некоторые пенсионеры ведут активный образ жизни, а стоит слечь – и быстро угасают. Однако меня такая ситуация не устраивала совершенно.

Естественно, вылечить Глаубера не могли. Это и в моем родном мире было бы малореально – человек отравил собственный организм, и только железное здоровье не позволило ему до сих пор загнуться. Но я вполне мог сделать Глаубера более подвижным. Просто вспомнил об инвалидном кресле. Разумеется, это будет упрощенный вариант, но ученому поможет.

Между прочим, мне даже ничего не придется создавать «с нуля», данный девайс был изобретен еще почти сто лет назад для испанского короля Филиппа II. Кресло, правда, было полулежачим и больше напоминало детскую коляску, но, по крайней мере, это не будет необычным открытием, которое привлечет внимание. И это было даже срочнее, чем прялка, поскольку ученого нужно спасать в первую очередь.

К работе я привлек всех, кто только попался под руку – и колёсника, и каретных дел мастера, и плотника, и кузнеца, и даже Гюйгенс поучаствовал. Вместо ступенек в лабораторию и к жилью ученого соорудили деревянный пандус, два дюжих деревенских парня были приставлены специально, чтобы помогать Глауберу перемещаться, и вскоре проблема была решена. Кресло, конечно, оставляло желать лучшего, но ученый, дорвавшийся до своего любимого дела, был счастлив. Он быстро отживел, и к нему вернулось вдохновение.

Да уж. Химические опыты – это в принципе небезопасно, а уж в XVII веке – и подавно. Как я ни старался поставить дело так, чтобы соблюдалась хотя бы элементарно доступная техника безопасности, эксцессов избежать не удавалось. Один из учеников Глаубера сильно нас напугал, когда начал пошатываться. Учащение пульса, рвота, синюшность губ, ушных раковин, ногтей… где-то я об этом читал. Точно! Отравление анилином! Кажется, пострадавшего срочно нужно было удалить из очага отравления и обмыть теплой водой.

Оказалось, что ученик повторял опыты Глаубера с незначительными изменениями. Ученый еще десять лет назад описал бензольные смеси, образующиеся в результате перегонки каменноугольной смолы. Потом Глаубер отвлекся на другие изобретения, и тема осталась недоработанной. Но здесь ее подхватили ученики, которые извращались над каменноугольной смолой всеми возможными способами. И похоже, один из них оказался счастливчиком, получив анилин.

Надеюсь, он записывал все, что делал. Потому что если мы сумеем повторить опыт, то значит, у нас будет еще один источник денег. На основе анилина можно получить органические соединения, обладающие яркой и разнообразной окраской и пригодные для окрашивания. И это в XVII веке, когда круг природных красителей, дающих прочную красную и синюю окраску цвета, считавшиеся во все времена драгоценными, невелик. Лучшими по красоте и долговечности были два красных красителя животного происхождения: пурпур, добывавшийся из средиземноморских моллюсков до XIX века, и кармин, который экстрагировали из насекомых двух разных видов – червеца на территории Европы и Азии и кошенили в Южной Америке.

С синим цветом все было еще хуже – единственным в своем роде красителем был индиго, и получали его из растения, произрастающего в странах с теплым климатом – Индии, Юго-Восточной Азии. Ну а желтый краситель извлекали из тропического растения куркумы и корней барбариса. Понятно, что ткани, окрашенные в такие яркие цвета, были поистине драгоценными. И доступными далеко не каждому.

Планировал ли я сбить цену? Ровно настолько, чтобы никто не мог с нами конкурировать. Яркие ткани не станут общедоступными, но приобретать их будут в Курляндии. Да, парню определенно повезло сделать это случайное открытие. Теперь с ним будет заключен договор, он начнет получать свой авторский процент (меньше, чем Глаубер, но в итоге все равно прилично выйдет) и довольно скоро станет богат. Думаю даже, что возглавит отдельную лабораторию, которая будет работать над получением различных цветов.

Ну а пока неуемные энтузиасты экспериментировали, я вплотную занялся прялкой. То, что Гюйгенс создал по моим чертежам, вполне себе работало и походило на макеты, которые я видел в музеях. Однако ученого результат не устраивал, и началась модернизация. Вот что значит – человек механик, с соответствующим стилем мышления. Сразу увидел, где и что можно улучшить. И результат радовал. Полученный механизм, судя по результатам выработки, мог заменить человек десять, а то и пятнадцать. Так что деревянных дел мастера получили дополнительную работу.

Поскольку я не хотел, чтобы прялку быстро повторили, то для соблюдения секретности пришлось прилагать определенные усилия. Мало того что каждый мастер делал только несколько деталей, так еще нужно было проследить, чтобы созданы все они были нужного размера и подходили друг другу. Доводку, конечно, все равно приходилось делать, но не критично. А результаты радовали.

С ткацким станком было сложнее. Я очень приблизительно помнил изобретение Картрайта, а наворотов там было множество. И над этим нужно было работать, поскольку вскоре ткачи просто не будут успевать перерабатывать пряжу, которая изготавливается на прядильных машинах. Мы на пару с Гюйгенсом изучали, как работает станок, чтобы понять, в каком направлении нужно двигаться.